- Да уж, много уже прошло времени, когда я впервые тут оказалась…
Мысль прокрадется в голову молоденькой девушки, остановившейся неподалеку от правой стены Собора, чтобы пробежаться по тому взглядом светло-голубых глаз. Зеленая трава постепенно увядала по обе стороны от тропы, проложенной мрамором. Грудь наполнится воздухом, ощущая прохладу, таившую в себе сухие, мертвые листья в ближайшем будущем.
- Не люблю осень.
Сделает вывод, когда взор вернется к белым страницам книги, покоившейся в женских руках.
- Господи, что за порывы, скоро ведь экзамен, а я думаю непонятно о чем.
Одернет сама себя, когда ноги сделают новый шаг, прогибая подошву обуви тяжестью юного тела.
Ступая вдоль сада, расположившегося на задней части всей территории Храма, девушка внимательно изучала книгу, глаза бегали по красивому, узорчатому рукописному тексту. Время от времени останавливаясь, чтобы отвести глаза от бумаги и осмотреть все, что ее окружало. На удивление ей самой, каждый раз, когда Листебли осматривалась по сторонам, задумчивая сосредоточенность медленно отступала, позволяя детской наивности занять свое место.
- Мне правда жаль, что вся эта красота скоро станет серой поляной с голыми ветвями. Эх, пожалуй, можно немного передохнуть.
Девушка сделает еще несколько устремленным шагов до ближайшей скамьи, настигнув которую, тут же осядет, позволяя ногам расслабиться после долгой прогулки. Рука, державшая книгу раскрытой, опустится рядом, возлагая рукопись на твердость холодного мрамора.
Вдох, наполняя грудь дополна. Запах свежей травы, цветов и в целом – лета, степенно таявшего в объятиях осени, одурманивали разум девчонки. Поддавшись соблазну, книга отошла на край скамьи, поверх которой опустилась голова, рассыпая багряный волос по камню. Веки налились железом, с непреодолимой силой ринувшись вниз. Дева сломалась, проиграв этот бой, позволила душистым ароматам и воспоминаниям последних трех месяцев окутать собственные мысли, отправившись вновь переживать все это в мире Морфея.
Спустя два часа, лучи теплого солнца пройдут по женственному, наполненному довольством, лицу. Она проснется от ласкового, но все же жаркого прикосновения звезды, поднимаясь с книги – подушки.
- Сколько времени я проспала? Совсем уже обмякла, хотя сон был прекрасен.
Миловидная девушка, нашедшая оправдание своему беззаботному поступку, поднялась, не забыв про необходимую рукопись, листы которой были исписаны теорией, требуемой для сдачи будущего экзамена. Снова взяв обе ее стороны в раскрытую длань, выставит руку перед собой и пойдет, опустив голову к строкам, пока ноги будут нести ее вдоль выложенной тропы.
Пройдет еще с полчаса, когда уха девушки коснется знакомый, хрипло-старческий баритон. Оторвавшись от чтива, Листебли поднимет глаза, доказывая, что знает обладателя столь покровительственного, отеческого гласа.
- Да, конечно, Отец Лукас.
Покорно согласившись с просьбой священника, девушка двинется в сторону беседки, сворачивая с основной тропинки на новую, прилежащую к ней. Тонкие пальцы поднимут коричневую ленточку шелка, возлагая ее приятные нити между листов, после чего книга будет закрыта и отведена к груди, вместе с обеими руками. Подходя ближе, взгляд девушки только раз пробежится по фигуре незнакомца, не желая выставить Отца – покровителя в плохом свете, она постарается выказать все знаки обученного приличия.
- Доброго дня Вам, Отец Лукас, и Вам, добрый гость.
Обратилась она к мужчине, не много склонив голову в коротком кивке, когда ноги девушки остановились возле беседки.

После своего приветствия, какое-то время девушка будет ждать, томя себя мыслями о грядущем разговоре и все же, в глубинах души оставляя толику надежды, что ее подозвали на короткий, не навязчивый разговор.
Слова Отца снова коснутся женского уха, внимая каждому слову, девчушка будет оглядывать гостя. Когда как хрупкое плечо чуть накренится под натиском старческой длани. Ветерок, прошедший, в очередной раз заставит листья деревьев заиграть свою песню, добавляя к общим нотам короткие хлопки черно-белой ткани монашеской рясы, в которую было заковано юное тело Листебли. Почувствовал легкий толчок, стопа покинет прошлую обитель и двинется чуть вперед, приближаясь к неизвестному ей мужчине, но тут же замрет. По телу пробежит нерешительность от того, что мужчина сделает шаг навстречу, не зная, чего ожидать, она отдаст ему новый, короткий поклон:
- Приятно познакомиться, Сэмюэль Вуд.
И тут же свободная кисть будет отобрана, отвоевана человеком в плаще и потянута к себе, дабы вскоре одарить поцелуем. От кого послушница на короткий миг растерялась, не ожидая подобного поворота, тем не менее, не без труда сохранила хладнокровие и доброжелательную гримасу, царившую поверх юного, девичьего лица.
- Высшие слои общества… Интересно, какая выгода аристократу от церкви, насколько мне помнится, Отец не обладает политической властью… Неужели от чистого сердца?
Мысли будут прерваны голосом, звуковая палитра которого обвивала не только ухо, но и разум девчушки своей манящей, волшебной силой. Еще раз, кивнув в ответ на указательный жест аристократа, она двинется вперед, вместе со священником и гостем.
- Все проходит хорошо, спасибо. Но мне еще многому нужно научиться, чтобы стать достойной выпускницей.
Будет ответом на вопрос об экзамене колким, звонким голосом барышни, стопы которой измеряли мрамор шагами чуть позади правого плеча человека.
- Вопрос об экзамене? Он знает все нюансы или просто хочет сделать вид, что знает? Не похоже, чтобы его интересовали церковные дела, что же тогда...
И снова мысли будут прерваны монологом, на этот раз Отца, решившего покинуть общество своей послушницы и явно хорошего друга, или же хотя бы партнера.
- Хорошо, Отец Лукас.
Снова выдаст девчушка, оповещая о том, что выполнит просьбу священника и вернется к нему в кабинет сразу, как только представится шанс. Девичьей сердце не обладало желанием находиться в обществе человека, тем не менее, быть с гостем предельно вежливой – вполне подходило ее воспитанию. Вероятно, только поэтому она пошла дальше, оставшись наедине с неизвестным.
- Да, пожалуй, Вы правы.
Соглашаясь с его философией, после чего разговор окутает короткая пауза, выдержанная девушкой из-за тех же приличий.
- Насколько я могу судить, Вы хороший друг Отца Лукаса, но позвольте спросить. Зачем Вам мое общество? Вы уже успели выказать мне достаточное почтение, когда спросили о моих успехах.
Голос девушки останется неизменным, не в укор, скорее, спокойное рассуждение и прямолинейность – необузданная черта, издавна засевшая в недрах ее характера.

Стопы ног продолжали измерять длину мрамора своими шагами, неся тело девушки подле мужского стана. Подолы рясы время от времени хлопали в унисон окружающему их шуму от потоков встречного ветра. Светло-голубые глаза пробегутся по зеленому окружению, вид которого в очередной раз воодушевит сердце девушки своей красотой: зеленая трава, остроконечные верхушки которой провожают порывы воздушных масс водной рябью, аромат цветов и мелодия листвы, все еще хранимой ветвями узорчатых, вековых стражей сада.
Сама же Листебли не забывала о своем спутнике, внимая каждому слову, брошенному его привлекательным баритоном, не желая отставать. Тонкие губы посетит короткая улыбка – усмешка, когда человек снова заведет свою философию, но, отнюдь не от нахальства.
- На вид он вполне молод, но старается говорить, как старик. К тому же, ему известны предметы, выставленные на экзамен. Нет, это вполне понятно, он мог видеть наши занятия, раз уже бывал здесь. Да и то, что ему известно мое имя, тоже неудивительно. Если взять во внимание мои успехи и внешние отличительные черты, то не мудрено, что Отец Лукас не раз заводил обо мне разговор, только вот, с какой целью…
Параллельно тому, как аристократические уста продолжали вещать, ее мысли будут отданы рассуждению, анализируя каждое спущенное им слово, как и образ, в котором он столь яростно старается предстать перед юной девицей. На какой-то, короткий миг, в памяти всплывет рассказ сокурсника об аристократии:
- Все аристократы – верхушка общества, очень тщеславны и считают, что они есть то, к чему должен стремиться каждый. Никогда не верьте им, сперва они кажутся милыми, заботливыми, повидавшими мир старцами в молодом теле, но на самом же деле все это – сплошной обман, ложь в чистом виде. Иначе, как вы думаете, они добились всего, что имеют? Именно! Идя по чужим головам, не замечая жертв.
- Как он тогда назвал… ах да.
- …сопутствующий ущерб.
- Что же, Рональд Мервальский, заодно и проверим твои слова, ведь он и вправду кажется довольно милым, на первый взгляд.
Память девушки отошла в сторону, оставляя право настоящему быть в центре ее внимания. Наконец, когда они прошли еще с десяток метров, а девушка все молчала, слушая монолог человека, ее уха достигнут слова, которых она не ожидала услышать.
- Что!?
Ее руки крепче прижмутся к груди, защищая переплет рукописного текста, как собственные душу и сердце, на свободу которых только что посягнули. На миг ее стопа замрет, левитируя над новой мраморной плиткой, бледный камень коей, казалось бы, вот-вот завоет по швам вместе со всем миром Листебли. Пальцы крепче, практически врезая ногти в глубины кожаного переплета от услышанной информации и шока, который с таким трудом ей удалось не выпустить на всеобщее обозрение.
Взяв себя в руки, стопа опустится вниз, прижимая подошву к оттенкам бело-серой дороги. Приставив вторую ногу к сестре, девушка остановится в полуметре от мужчины, также решившего прекратить свою поступь.
- Дело не в страхе.
Голос изменился с последнего ее слова, дрожащие ноты предательски выдавали переживаемое волнение. Губы разомкнутся, и грудь наполнит прохладный, но все же приятный воздух, стараясь унять порывы эмоций и вернуть мыслям спокойную рассудительность.
- Не поймите меня не правильно, Сэмюэль Вуд. Я благодарна Вам за то, что такой человек обратил на меня свое внимание и решил, что я – девушка без рода и имени, достойна стать его дочерью, правда. Но мои душа и сердце принадлежат Богу, как и этому храму, обитатели которого заменили мне семью. Я рада, поверьте, услышать такие слова в свой адрес, но бросить все, к чему стремлюсь, я также не могу себе позволить.
Медленно и степенно голос принял железные, уверенные ноты, исходившие из глубин юного, наивного женского сердца. Наверное, в этом Листебли нарушила ряд законов этикета, но лица так и не отвела. Небесные глаза девчонки пристально смотрели в глубокий взгляд человека во время всего ею сказанного. И даже тогда, когда последний слог будет выпущен на свободу, она продолжит смотреть ему в глаза, немым требованием принуждая его к ответу.

Время, потраченное на ожидание, казалось бы, длилось целую вечность. Короткие мгновения, в которых взгляд небесных глаз девушки был отдан образу человека, были потрачены не только на созерцание. Кисти постепенно ослабили хватку, позволяя плечам немного разойтись, расслабиться, выводя вперед грудь, наполненную прохладой воздуха. Наконец, когда мужчина начал говорить, внимание Листебли было полностью отдано лишь ему, каждый слог слова, отпущенного в полет по невидимым магистралям, не ускользал от женского слуха. Губы чуть открылись, выдавливая что-то немое параллельно тому, как он безостановочно  продолжал свою повесть, разбрасываясь добродушными, милыми фразами.
- Правда ли это? Какой ему прок? Я ведь даже не знаю, кто я на самом деле… Имя, фамилия, знания, мировоззрение – все это дал мне храм, а он – высокопоставленный человек, наверное, с тысячелетней историей рода. Почему тогда такой, как он, обратил на меня свое внимание… Агрх – не могу понять…
Рассуждая, стараясь анализировать все происходящее, девушка оставалась в неведении. Так и не сумев распознать в нем ложь или правду, бархат аристократического гласа делал свое дело, и разум Листебли постепенно опадал в объятия воздушных перин. предвкушая семейную жизнь.
- А если все это правда? Вдруг он и вправду искренен. Что тогда? Смогу ли я стать примерной дочерью? Я ведь не знаю, каково это… Просыпаться в одних стенах с другим – это да, но есть ли разница между отношениями отца с дочерью и девчонкой с равными себе сокурсниками? Должна быть, безусловно! Иначе бы семья не ценилась бы столь высоко!
Присущая наивность нашла нужный путь, сделав мечтательный, даже сказочный вывод, девчушка сдалась. Он подойдет, опустится перед ней на согнутые в коленях ноги, и девичья длань покинет свой бастион. Не сопротивляясь, Листебли позволит человеку украсть у нее одну из своих ладоней, кожа которой отдавала грубостью, приобретённой во время обращения с клинком.
- Неужели… Я хочу в это верить? Наверное, да. Может и вправду, стоит довериться ему и это именно тот момент, когда здравый разум нужно отбрасывать прочь?
Грудь бурлила, наполняя тело карнавалом эмоций, когда как снаружи она продолжала непоколебимо слушать его, не отводя своих глаз.  Их цель изменится лишь тогда, когда последняя фаланга мужского пальца укажет в женскую грудь, подчеркивая жест очередной слащавой, шелковой фразой.
- Хорошо, Сэмюэль Вуд, я верю твоим словам.
Голова чуть качнется в кивке, поднимая пряди остроконечных волос крохотной волной, что вскоре снова осядут на девичьи плечи. Эта мысль будет последним барьером, преступив который Листебли полностью отдастся всему, что было сказано человеком. Тонкие губы одарят его улыбкой, когда как глаза загорятся мечтами, представляя себе картину будущего, не сулившую ничего, кроме благодатной утопии.
Кисть, освободившаяся от хватки мужчины, вернется обратно, оплетая тонкими пальцами одно из ребер рукописного манускрипта. После чего, наконец, девочка даст ответ:
- Я благодарна Вам за оказанную мне честь и за Ваше благородство. С Вашего позволения, я хочу попросить у Вас один месяц на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью и подготовить себя. Если Вы готовы уступить мне в этом, обещаю, что сделаю все возможное, чтобы стать примерной дочерью.
Голос девушки был преднамеренно скован, убивая в нем всю палитру эмоций, бурлящих в ее юном теле. И все же, быть может, мужчина заметит в ней отблеск счастья, наполнившего сердце Листебли.